Гермиона Грейнджер проснулась у себя дома, громко и быстро дыша, и вытирая со лба холодные капельки пота. Всегда один и тот же сон, всегда в одно и то же время она просыпается и не видит, кто же за дверью, и всегда остается море неразгаданных вопросов и холодный страх, расползающийся по угловатому телу девушки, не оставляющий места даже на кончиках длинных пальцев с миндалевидными ногтями. Сон о том, чего не может быть. Сон, заставляющий задумываться над тем, а не будет ли так на самом деле? Осталось так мало времени. Дамблдор больше не даст совет, не подскажет, а как же будет правильнее. Да и является ли Альбус Дамблдор на самом деле праведником и идеалом для заучки Гермионы? Не изменились ли ее приоритеты после всего того, что ей пришлось пережить, начиная с девятнадцатого сентября девяностого года, когда она узнала о том, что волшебница. Кто бы мог подумать, что она, дочка двух стоматологов, занудная, любящая книги ученица уже средней школы в Англии, окажется юной волшебницей, зачисленной с момента рождения в школу чародейства и волшебства Хогвартс. С тех пор прошло семь лет. Она уже не маленькая девочка с копной непослушных каштановых волос, всегда распущенных, или иногда неряшливо собранных в хвост. Теперь уже она не прыгает на месте с высоко поднятой вверх рукой, что бы ответить на еще не полностью досказанный вопрос профессора. Много изменилось с тех пор. Сейчас можно только с горькой улыбкой вспоминать третий курс и тот классный хук правой в челюсть Малфоя, гордого клювокрыла и Сириуса. Рона, кричащего об ампутации ноги, которого Сириус потягал по визжащей хижине. Даже тот момент, когда она замороженная лежала в больничном крыле, девушка уже не вспоминает с ужасом, хотя, наверное, все же этот момент остался одним из самых нежелательных воспоминаний. Все теперь такое далекое, разложенное по полочкам, специально выделенным для воспоминаний, будь они хорошими, или плохими. Виктор Крам, до сих пор пишущий письма, в который часто вспоминает святочный бал и турнир.
Гермиона спустила ноги на холодный паркет и на пару секунд прикрыла свои карие глаза. Сегодня только двенадцатое июля. Как обычно стол завален книгами и учебниками, пергаментами и перьями. Только нет желания читать, убирать или писать письмо Рону. Хочется лечь на кровать, закрыть глаза и забыть о реальности, погрузиться хоть ненадолго в саму себя, разобраться наконец-то в себе. Даже в самых тяжелых ситуациях мозги Грейнджер оставляли место для трезвого рассудка. Даже того, когда, казалось бы, выхода нет, когда даже сильные маги не справились бы, Гермиона находила выход. Вспомнить даже философский камень и дьявольские силки, из которых она вытащила себя и друзей. Но на протяжении всех этих лет она ни разу не задумывалась, а что будет дальше, как жить, да и вообще останутся ли все они в живых, выиграют ли войну? Не думала о том, что когда-то, может быть придется все же строить свою жизнь. У нее была цель. Было желание учиться, узнавать что-то новое, быть лучшей и знать все, что было доступно, а если можно,  то даже больше. У нее была мечта, когда то в далеком будущем стать все же колдомедиком, спасать людям жизни. А сейчас даже однокашники не шепчутся на уроках, что Гермиона через чур гордиться своими успехами в уроках, что она честолюбива и слишком занудна. Cейчас она сама не знает, что к чему. Пропал запал, перестала делить все на черное и белое. Появились оттенки, появилось серое. У Гермионы появилось какое-то свое мнение, отличное от другого, но почему то до сих пор она держит его при себе и боится даже подумать, что черт подери, так может быть. Может быть сам альбус Дамблдор спровоцировал войну. Если посудить, то чем отличаются хваленые авроры от пожирателей смерти? Они так же пытают преступников, переламывают им все косточки, потом сращивают их и все по новой. Они ведь так же применяют к людям круциатус и лишают их жизни. Разве что Лорд метит своих людей, а Дамблдор проповедует свет и доброту. Всего то. Всего то от всех этих мыслей, от незнания будущего, от медленного течения жизни карие глаза девушки стали бледными, щеки немного впали и губы стали еще тоньше, бесцветные. Неизменными остались только острый подбородок и широкий лоб.
- Гермиона Грейнджер, хватит забивать себе голову ерундой. Думай о том, что нужно сейчас. - вслух самой себе сказала Гермиона.

But the day after is darker,
And darker and darker it goes,
Who knows, maybe the plans will change,
Who knows, maybe he's not deranged.
But the day after is darker,
And deeper and deeper we go,
Who knows, maybe it's all a dream,
Who knows if I'll wake up and scream.

Девушка напевала про себя песню, она звучала в наушниках, такая прекрасная, но не многим она понравилась бы. Экстези не часто слушала такую музыку, но эта песня была одна из любимых, Принц не знала почему она может так сильно нравится. Такая плавная, такая мягкая, такая спокойное, такой прекрасный голос. Девушка отошла от мира сего, она не понимала, что делают рядом с ней, она смотрела куда-то в даль, взгляд был полностью отрешённым. Если честно, то она хотела научиться играть на пианино, на гитаре, быть может даже на барабанах, но не получилось, лень. Она умеет прекрасно петь, даже ходила в музыкальную школу, но редко это делает. Могла бы стать фотографом, художником или певицей, ей открыты все дороги, но сможет ли она вступить на одну из них? Жизнь быстро меняется, быть может, она станет кем-то другим, быть может она будет учителем? А кто знает, в этой странной и прекрасной жизни многое бывает. Почему некоторые люди хотят быстрее лишиться этой жизни? Ведь она даётся всего один раз, если умрёшь, то всё. Ты больше не сможешь вдохнуть воздуха, не сможешь улыбнуться, ты ничего не сможешь. Зачем, почему?  Почему некоторые не понимают, как дорога эта жизнь. Мы живём совсем мало, но мы если нам дали жизнь, то мы должны её прожить, а не закончить где-то в подворотне. Экс никогда не понимала наркоманов, да, давайте заведём такую тему. Да, она курит, курение- это тоже своеобразный наркотик, но принимать сами наркотики, никогда. Да, её зовут Экстези, а это один из видов наркотиков. Экстази или Экстези? Как правильнее будет, вы знаете? Она никогда не говорила, что её мать сидела на наркотиках. Да, такое было и это правда, она была художником, но вдохновение появлялось чаще всего под дозой. Она чуть не умерла от этого, как так можно? Почему она не понимала, что может умереть? Даже своих детей она назвала, как виды наркотиков. Она не может забыть своё прошлое? Беника рано попробовала наркотики, сигареты, даже секс. Принц не хотела повторить учесть своей мамы, но так, же рано начала курить. Нет, она никогда не попробует наркотики, она это обещает. Она клялась, что такое никогда не случиться, это низко. Она никогда не сможет упасть так низко, гордость не позволит. Она всегда была гордой, как её мать. Она больше похожа на мать, чем на отца, но ей не хочется повторять её ошибки. Я повторяюсь? Зачем? Зачем это всё? Зачем так портить свою жизнь, зачем убивать себя раньше времени? Как люди не понимают, что надо дорожить этой жизнью. Люди, очнитесь! Поймите, что жизнь всего одна, вы не сможете её прожить второй раз! Люди, почему вы не хотите этого понять?! Почему вы убиваете друг друга, зачем насилуйте маленьких детей, зачем делаете больно друг другу!? Зачем? Как можно быть такими, почему? Почему вы кончаете жизнь самоубийством, зачем вы это делаете, почему вы не можете понять? Мы такие разные, все, мы, люди. Это кошмарно, а иногда даже ужасно, что мир наполнен таким злом. Да, Принц тёмный маг, светлым её точно не назовёшь, но, но почему она-тёмный маг, думает над такими вещами, а вы, вы, обычные люди, любые, вы не задумываетесь над этим!? Почему вы такие бесчувственные? Почему? В этом мире столько вопрос, казалось, что их можно задавать вечно, они не кончаются, они вечны. Но мы не вечны, а жаль. Но если хорошо подумать, жаль ли это? А чтобы было бы, если все жили вечно? Хаос, конец света вот чтобы ждало наш мир. Печально, всё это печально. Грустно говорить о таком, но приходится, ведь многие не понимают для чего они живут, зачем они живут. Но если вы живёте, значит, что уже не просто так. У каждого есть своя цель, быть может, она будет незначительна. Быть может, она будет не заметна в этом огромном мире, быть может, он не станет суперзвездой, но он может воспитать хороших детей и хороших людей. Ведь именно воспитание делает из нас человека. Даже в плохих семьях может родиться хороший человек, если такое случилось, значит, это всё не просто так. Значит, так надо, это всё специально. Наша жизнь подстроена кем-то. А кем именно? Вы знаете кем? Вот и Экстези не знает на это ответа.  А жаль, жаль, что нельзя дать на это ответ, жаль, что всё так получается. Жаль. Хочется кричать, ругаться, биться головой об стенку с криками: "люди, одумайтесь! Что вы творите?!" Но она не будет этого делать, она промолчит, да, она будет молчать и тихо, как серая мышка наблюдать за людьми. Быть может, она будет улыбаться или смеяться, но она будет наблюдать, она не может сделать мир лучше, она это понимает, она не старается этого сделать. Она всего лишь одно маленькое существо, маленькое создание этого огромного мира, этой вселенной. Жаль, что вы, люди не понимаете смысла жизни. Если подумать, то его никто ещё не смог понять и не поймёт, это невозможно, да, к сожалению. Принц ещё была погружена в свои размышления, но решила пойти за ребятами, решила, да, она приняла такое решение. Но у неё не было выхода, у неё был всего лишь один.
-Куда вы?-отрешенно спросила Экс, следуя за людьми.

Казалось бы, ещё чуть-чуть и несчастный юноша, явно оказавшийся не в то время не в том месте, и приставший не к той девушки был бы уже прекрасным постепенно холодеющим трупом. Но как бы, ни так. По классике жанра Розмари должны были помешать, и ей помешали. А сделал это ни кто иной, как её возлюбленный – Кристофер. – У меня месячные скоро начнутся?! – Хотело было вспылить Роуз, но не смогла выговорить, ни единого слова. Да, применение способности явно сказываются на физическом, да и моральном состоянии девушки, но в то же время при поглощении жизненной силы простого человека состояние мисс Дрейк нормализовалось довольно-таки быстро и этот случай – отнюдь не исключение. Дабы быстрее придти в себя, девушка присела на стул и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Стало легче.
– Ради приличия ты мог хотя бы запомнить, что месячные у меня уже прошли?! – В её голосе без труда можно было бы почувствовать некое раздражение, злость и, безусловно, обиду.  Тем временем шайка парней как можно быстрее смылась из кафе, видимо они, и правда очень испугались разъярённой девушки-мутанта с неслабой силой. Только вот знал ли Кристофер, на что шёл? Несколько лет назад, в результате нервного срыва Мари «поглотила» некую личность. Ею был мужчина, мутант, достаточно сильный по своей природе, и обладал он такими способностями как телепатия и телекинез. Естественно, всё это передалось и Роуз и осталось с нею навсегда, только вот в отличие от того мужчины, Розмари совершенно не могла управиться с этими способностями и даже занятия с телепатом омега уровня – Джин Грей-Саммерс ей не помогали. Благо, эти способности проявлялись только в том случае, если Роуз находилась в нестабильном эмоциональном состояние. Так оно было и сейчас. Все мелкие предметы постепенно поднимались в воздух, вскоре от земли оторвались и крупные. Трясясь и дребезжа, они висели в воздухе, в скорее «их примеру последовали» и те предметы, что находились на расстояние, близком к кафе, буквально около 1-2 метров. В это время Мари находилась в состояние какого-то транса и совершенно не замечала не парня, сидевшего неподалёку не девушку, которая вошла в кафе и подсела к тому самому юноше.
– Хорошо. – Это единственное слово, которое сказала мисс Дрейк в ответ на просьбу Кристофера не громить понравившееся ему кафе. Девушке стоило не малых усилий, дабы успокоится и опустить все поднятые в воздух предметы обратно на землю. Но как бы Розмари не старалась опустить их аккуратно, они всё равно с шумом упали. 
– Чёрт! – Не сдержавшись «выругалась» девушка и, не желая больше «терпеть всего этого» резко вскочила с места и направилась в сторону официантки. – Даже не смей меня останавливать! – Заранее предупредила спутника девушка. Наверняка со стороны казалось, что Мари выглядела так, что собиралась свернуть первому попавшемуся шею, и может быть, изначально это было и так, но постепенно она все, же успокаивалась. Дойдя до девушки, дрожащей от испуга, словно осиновый листок, Роуз закатила глаза и проворчала: - Не соизволите ли вы мне сказать, где тут уборная? – Официанта видимо очень боялась за своё здоровье, поэтому даже не просто сказала, где находится уборная, но и проводила девушку до «пункта назначения», хоть и с опаской во взгляде и движениях. Собственно, оно не удивительно. Войдя в «комнату», Мари громко хлопнула дверью, но отнюдь не специально, просто так получилось. Тут, в пустой комнате с бело-голубоватыми обоями на стенах и такого же цвета кафелем на полу можно было дать волю эмоциям. Всё равно ни кто не увидит и не услышит. На всякий случай, открыв воду в одной из умывальных раковин, девушка расплакалась. Всё же ей, правда было и больно и обидно. Она не любила ни приставаний каких-то совершенно не воспитанных мужиков со стороны, она не хотела, чтобы Кристофер так с ней поступал. Точнее, она не ожидала этого и, безусловно, ей было довольно-таки неприятно. – Интересно, как там дома, всё ли хорошо, волнуются ли родители? – Впервые за эти два дня в голове у неё пронеслась такая мысль и девушка поняла, что уже соскучилась по дому и по родным стенам Института. Как бы это глупо и по-детски не звучало, но она хотела и к маме с папой тоже. Всё же у неё были замечательные, любящие её родители, чему Розмари была несказанно рада. Глубоко вздохнув, Мари всё же решила взять себя в руки и успокоится. Всё же нужно вести себя достойно.

Ты откидываешь одеяло, что уже давно не греет тебя, ведь ты замерз, а что может быть хуже в такой холодный зимний вечер? Или уже ночь? Что там уже, два часа? Ты даже не спал, не сомкнул своих глаз, ворочался, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь сон, но все без толку, бессонница. А все так хорошо начиналось. Или нет? Ты уже давно запутался, в себе, в своих поступках, во всем, что непосредственно касается тебя. Нет, тебе совсем не все равно, наоборот, ты пытаешься распутать, разобраться, понять. Все напрасно. Именно в такие ночи ты понимаешь, что лучше вообще не думать, не чувствовать, не жить, но продолжаешь все это делать, ведь так это любишь. Ты любишь жизнь, какой бы она ни была, и хоть порой совсем не ценишь ее проявлений, но подсознательно всегда остаешься ей верен, ведь это то единственное, что давно поселилось в тебе. Любовь к жизни, к любой, но жизни. Иногда ты обращаешь свое внимание даже на самые мелкие детали, подмечая абсолютно все, радуясь или грустя по любому поводу, любуюсь самым неважным, что могло таковым показаться еще вчера. В такие моменты тебе не важно, кто ты и где ты, есть только жизнь, и ты, живущий ею. Может, странно, но ты часто впадал в уныние, когда оставался один, чтобы подумать о все той же жизни, которая не проявила ответных чувств. Да и не собирается проявлять, как видно. Вздыхаешь, поднимаясь, слушая тихий скрип кровати, подходишь к окну, где вовсю светит луна. Нет, не полная, как это часто бывает, а просто луна, которая светит. Это действительно красиво, а потому ты находишь несколько минут, чтобы полюбоваться ею и ее светом, а заодно и подумать, ведь это уже стало твоим хобби. Думать о жизни. Нет, не только о своей, о жизни всех, но о своей ты действительно переживаешь, до остальных тебе нет дела. Хотя, если не будет всех, то и не будет тебя. В таком контексте о всех думать можно, ведь они затрагивают и тебя, а это уже действительно можно назвать важным. Важным только для тебя, ведь самой жизни до тебя и дела нет, как ты уже успел заметить. Странно, но твои поступки чаще всего спонтанны и необдуманны, а ведь твое хобби, как уже замечалось раньше, именно думать, а не действовать наобум. А ты все совмещаешь, и думаешь, и действуешь. Только думаешь не о том, о чем надо думать, когда принимаешь решение, а потому и поступки получаются таковыми, что не влияет положительно на конечный результат. Медленно, очень медленно, подходишь к кровати, пытаясь найти одежду, не переставая думать. Только вот на сей раз о еде, которая помогает тебе забыть о проблемах, перестать унывать хоть на грамм, думать о теплых вещах, которые все равно не могут согреть. Одеваешься, подходишь к двери, вновь возвращаешься на цыпочках, не желая никого разбудить, да и вообще не смотришь в сторону однокурсников, берешь забытую палочку, на этот раз наконец-то достигнув выхода. Улыбаешься благополучному исходу дела, выходя из общей гостиной, слегка вздрагивая от холода, царившего в подземельях, который, впрочем, поселился там уже очень давно и явно надолго. Не помнишь, существует ли согревающее заклинание, а если и да, то как оно называется, а потому кутаешься в мантию, которая впоследствии оказывается легкой, так как ты перепутал ее с теплой, зимней. Вновь вспоминаешь какой ты дурак и идешь дальше, ориентируясь по памяти, пытаясь найти кухню, где всегда найдется что съесть, не обращая внимания на время. Помнится, однажды, ты бывал там и в четыре утра, когда сил терпеть свои мысли уже не было. Тогда она тебе действительно помогла, и теперь ты надеялся, что поможет еще раз. И не важно, какая, главное, чтобы еда. Удивительно, что сколько бы ты не съел, на тебе это не сказывалось никоим образом. Совсем. Да ты и так знал, что все равно бы ходил туда, не задумываясь ни о чем. Почему? Никогда не задумывался над этим вопросом, а уж ответ тебе и подавно неизвестен. Выныриваешь из-за очередного поворота, которых тут совсем не мало, понимаешь, что врезаешься во что-то, что пока тебе не ясно. Из мыслей своих тоже выплываешь, сразу же падая в другие, более поверхностные, такие как «что это было» или что-то вроде того. У тебя нет сил задумываться над этим, да и кухня не ждет, осматриваешь коридор, замечая, что преградой стал человек, вроде ученик. Зрение хорошее, но вот взгляд фокусируется плохо, хоть ты и пил совсем мало, почти ничего. Не хочется ничего говорить, а потому молчишь, собираясь уже таки добраться до кухни, но будто что-то держит тебя, и ты продолжаешь стоять, пытаясь разглядеть что-то в темноте, забыв про волшебную палочку и заклинание света. Да и зачем оно тебе, в самом деле? Смотришь на одежду, не свою, а человека, что вроде ученик, понимаешь, что с твоего факультета. Вот только возраст определить не можешь, хорошо хоть, что с полом проблем не возникло. Все-таки фокус зрению не помеха. Усмехаешься своим мыслям, прикидывая, решая, что делать дальше, но ведь все твои поступки выходились спонтанными, не так ли? Неужели в этот раз будет по другому, а, Тео?

Пережимаешь ножницами себе кислород, сам ловишь себя за левую пятку и отправляешь в лапы к тигру. Как всегда, Стэнли, как всегда.
Под мерное тиканье часов проигнорировать школьную форму, прекрасно зная о том, что получит выговор от декана за эту непозволительную вольность. Черные джинсы – черта, которую сейчас не хочется перебарывать. И темно-зеленый свитер с высоким горлом – привычно сетуя себе на то, что не может носить что-то, кроме длинных рукавов, сожалея о том, что шея всегда должна быть закрыта. Так, кстати, очень сложно дышать, особенно если свитер шерстяной и с наглым упрямством давит тебе на горло. Зашнуровать кеды, сумка с парочкой учебников через плечо, не забыть сигареты – куда же без них? – и, прихватив себе какую-нибудь книжку на будущее, отправить свои пятки в слизеринскую гостиную.  Оглядеть просторное помещение  спокойным взглядом, мгновенно выделяя наиболее спокойное и свободное место в кресле у дальней стены, почти равнодушно скользя взглядами по лица товарищей по факультеты. Сейчас – не хочется. Не хочется ничего, кроме прочтения какой-нибудь сумасшедшей истории из прошлого. Книга, которую он держал в руке, носила соответствующее название «Истории прошлого», и именно ее вчера слизеринец взял в библиотеке. Может быть, он и изменился к седьмому курсу, но неуемная страсть к чтению осталась.
Легкие спешные шаги, пересекая гостиную, Грею хотелось лишь одного – чтобы в ней сейчас не оказалось никого, кому бы могло стукнуть в голову помешать его намерениям этим утром. Странно, но завтракать спросонья не хотелось.  Стэнли наконец-то достиг кресла, к которому так стремился и приземлился в него, раскрывая книгу на странице, на которой закончил ранее. Пробежав взглядом по странице, семикурсник печально вздохнул и, достав из сумки очки, водрузил их на нос. Он так и не смирился с ослабевшим зрением. Его ужасно раздражала необходимость надевать очки, пусть даже и только для чтения – ведь буквы расплывались у него перед глазами.
Возможно, если бы я был общительнее на первых курсах, мне бы не пришлось сейчас сидеть в углу, как книжный червь, дожидаясь, пока придет моя очередь гнить в этом сумасшедшем гадюшнике.
Окружающие довольно часто удивлялись тому, что он учится на Слизерине – на первый взгляд, ничего общего с этим факультетом у него и быть не может. Невольно Стэн поднял голову от книги, поймав себя на мысли, что водит взглядом по абзацу и у него никак не получается начать читать. Взгляд скользнул по знакомым фигурам в гостиной, в первую очередь, конечно, по Драко Малфою. Слизеринский принц – заезженное прозвище, но все же это первое, пожалуй, что может возникнуть в голове при взгляде на этого парня. Статная фигура, прямая осанка и пронзительный взгляд – недаром, он самых чистых кровей.
И всё же он не такая глыба льда, какой кажется или хочет казаться. Как и во всех людях, в нем есть и что-то человечное.
Стэн машинально закусил губу, устремляя взгляд снова в книгу. По губам пробежалась и исчезла кривая усмешка. А в голове знакомые звезды шумят, пробиваясь через недолговечность чего-то или непостоянство кого-то. Стэнли прочитал пару строк и остановился, пытаясь осмыслить прочитанное. Кажется, это был конец какой-то истории прошлого, которую он не дочитал вчера, так и уснув за столом, упав носом прямо в книжку. Проснуться посреди ночи было тяжело – все тело ныло и крутило, как будто он валуны на своей спине таскал, шея онемела, а ноги превратились в два бревна. Кое-как раздевшись, студента факультета Салазара Слизерина увалился в постель. И сейчас, утром, он чувствовал себя удивительно бодрым, чего не ожидал от себя. Только вот мысли уносило из головы, как волны уносят с берега камни во время прибоя.  Сосредоточиться удалось с трудом, но Стэн был бы не Стэн, если бы он не справился. Упрямства в достижении поставленной задачи ему не занимать. И вот, уже спустя четверть часа он  уже забыл, где находится и очнулся только от того, что как ему показалось, на него кто-то смотрит. Слизеринец поднял голову и встретился с кем-то взглядом. Моргнул.
Показалось?
Легкий налет удивления где-то на подкорке сознания. Медленный вдох через нос, поежиться от странного ощущения и снова опустить глаза в книгу, вновь пытаясь нащупать нить рассказа. В этот раз было уже сложнее.
Черт.

Как же он не может понять, увидеть. Как? Он, наделенный от природы блестящими способностями, острым умом и проницательностью, ты как хищник чувствуешь в не огромный потенциал, а он уперся и старается сделать свой роковой шаг по пути к безвестности. Твои глаза подернула дымка, а сердце сковала ярость. Та ярость, что кровавым блеском отражается в сверкающих глазах, даря им красноватый отблеск так, как будто там зажглись искры адского пламени. Твои руки, что так же лежали на плечах пожирателя, крепче стиснули его плечи и ты резко развернул его к себе, ловя быстрый и несколько испуганный взгляд черных глаз. Глаз, как два коридора. Что ты увидел там? ничего неожиданного, только эту рыжеволосую девчонку... От  сладости картинки по телу пробежала нервная дрожь раздражения. Надо срочно что-то предпринять. Он тонет в собственных фантазиях и воспоминаниях без почвы. Секунда концентрации и вот уже рядом с этой девушкой появляется Джеймс Поттер с дружками. Он нежно целует Лили и подносит к ней сверток. В нем их общий сын.
Смотри, Северус, смотри. Она уже не твоя Лили, она предпочла тебе другого. Таков удел всех сильных личностей. Их путь смирение и одиночество во имя цели. Давай, Северус, где же твоя гордость. Пробуди ее. Гордость путь наверх. гордость толкает нас на великие поступки, заставляя мир склониться в уважении. Миром правят не сломленные. Миром правят гордецы. И кто вспомнит в итоге, когда мир под твоей ногой хрустнет, как пересохшая ветка кто ты был? Принц или нищий. Гений или безумец. Чистокровен ты или полукровен. Рос в замке или в бараке, это уже не будет иметь никакого значения...
Слегка успокоившись ты ослабляешь давящий взгляд и уже ровно смотришь на свою жертву
Хороший маг, прекрасный зельевар, Северус, я не верю что это говоришь мне ты... Ты же всегда отличался невероятной логичностью мышления.. Так включи же его и подумай... Мир вокруг нас поделился. Война тихая, но все же жестокая иет огромными шагами, захватывая все больше и больше магических семей. Разделяя их чертой на добро и зло, в сущности которого нет. Ни того не другого, но сейчас не об этом. Сейчас мы поговорим о тех семьях, что примкнули к нам. У каждого из них своя причина. Есть те, кто пришел по идеи. Они верят в торжество магов над маглами, к несчастью их доля не велика и они составляют круг приближенных. Есть так же те, кто пришел за первыми. Их тоже не так много, как могло быть, ан масс же пришли в страхе за свои шкуры и судьбу детей. Вот их большинство и за их верность я не поручусь никогда... Так что предлагаешь мне ты? Лили станет сомнительным союзником, и упаси Мерлин, чтоб такой союзник оказался за твоей спиной в ответственный момент
Твой голос звучит ровно и проповедует парню прописные истины, которые по твоему мнению он должен был понять и принять сам. Неужели он до сих пор не понимает...

Томми не мог больше скрывать всего, что чувствовал к девушке. Его переполняли эмоции, любовь, так сказать, била через край. Выливалась и гнала свою волну куда глаза глядят. Сейчас, глаза глядели на Никки и Томми надеялся что всегда будут глядеть на нее. У них наконец то все уладилось ,не было ссор, разногласий, взаимных недоверий. Любовь – тренируемый орган, как рука и нога. Если беречь ее, бояться израсходовать напрасно, то она от бездействия атрофируется. И даже когда представится случай, достанешь ты свою любовь с дальней полки, отряхнешь с нее пыль… а от нее почти ничего и не осталось. Так и Томми тренировал свою любовь, все же признался...а может если бы не признался, любовь бы ушла? Нет, вряд ли...а все же любовь - это какая-то болезнь, боль и страдание. Она захватывает всего, не дает покоя, порождает какие-то неясные порывы и великую печаль. Печаль, печаль, печаль, Томми вытер последнюю слезинку. Отчего, скажите, в жизни все так перемешано: красота с безобразием, высокое с смешным, радость с печалью? Нет ни одного чувства совершенно полного, ни одной мысли совсем самостоятельной; все сливается в какое-то сомнение, в беспредельность душевную, источник сплина и жизненной усталости. Любовь! Слово святое, душа целой вселенной, отрада нашей бедственной жизни - и ты не всегда освещаешь преданную тебе душу. Прекрасна ты, но и тебе нужны формы, как нужны формы в какой-нибудь канцелярии.
-А...Давно ты понял, что любишь меня?
Томми задумался, а как давно. Как давно он понял, что не просто испытывает страсть к Никки, но и любовь. ем отличается страсть от простого чувства? Силою. Значат, если при простом чувстве, слабом, слишком слабом перед страстью, любовь ставит вас в такое отношение к человеку, что вы говорите: "лучше умереть, чем быть причиною мученья для него"; если простое чувство так говорит, что же скажет страсть, которая в тысячу раз сильнее? Она скажет: "скорее умру, чем - не то что потребую, не то что попрошу, - а скорее, чем допущу, чтобы этот человек сделал для меня что-нибудь, кроме того, что ему самому приятно; умру скорее, чем допущу, чтобы он для меня стал к чему-нибудь принуждать себя, в чем-нибудь стеснять себя". Вот такая страсть, которая говорит так, это - любовь. А если страсть не такая, то она страсть, но вовсе не любовь.
-Нет, не давно, наверное после того как ушел из кабинета...на эту мысль меня натолкнула одна девушка. Она довольно милая, забавная такая, она совсем не знает жизни...но все же мне помогла...
Люблю тебя, и я с радостью буду любить только тебя, ведь никто другой мне и не нужен.
Беда, если женщина с головой уходит в любовь. Она раскаляется до предела, и если ей предоставить малейший повод, то она готова разорвать партнера с неистовством изголодавшейся по коту кошки. Но Томми хотел, чтобы Никки ушла в любовь не просто с головою, но и со всем телом в частности. Любовь, как известно, зла. Она порождает удивительные намерения и провоцирует любящего на поступки противоестественные и благородные, благородные до неестественности, до извращенности даже. Томми хотелось схватить Ник в охапку и унести ее далеко-далеко, желательно подальше от всех ,можно даже на необитаемый остров и там любить ее, чтобы остальные не могли помешать. Что можно сказать - искать любовь на земле своего рода подвиг - надо быть героической натурой, чтобы в мире где все перевернуто с ног на уши искать вечные ценности

Снейп не отводя глаз смотрел в холодные, с продольными зачками глаза темного мага.
падает снег, так несвойственно для этого времени года в Англии. Нояборьское утро полно сюрпризов. Ты стоишь на поляне в южной части Уэльского леса. Непослушный ветер запутался в волосах, скользнул по плечам и чуть приподнял полы мантии. Тело пронзил холод. Холод усугублялся нервной дрожью, а эмоции отказывалис слушаться своего обладателя. Наверне в последний раз....Тыне раз вспоминал это. Ты не помниш тех, кто пришел за тобой.Ты не сможешь показать путь, которым тебя вели, но ты помнишь эти глаза напротив.. Глаза с красной поволокой, - Снейп мысленно усхмехнулся,- картинка сменилась неожиданно и вот он уже зельевар в школе. В котелке что-то бурлит. Сам зельеделиц перебирает в паяти все компоненты: Кадмий. желтый форестен, омела белая, полынь, серый болист, крапивник, котовник, чертополох, синецвет, совсем немного тысечелистника. иначе состав получится слишкм горьким. и главное не передержать.... вроде все... Цвета по мере приготовления: нежно бирюзовый с переходом в сиренивый, из сиреневого в шестидесяти процентный красный, затем в розовы - желтый, конечный цвет ярко голубой - что и требовалось доказать. Зелье готовиться верно и результат должен превзойти ожидания. последний штрих - добавить для аромата, чтоб было приятнее в использовании, кордомон... И... Стук в дверь. Наверное слишком резкий. Баночка падает из рук. Профессор мысленно материться. резко открывает дверь. На пороге ни в чем непввинный Филч. жалкий вид жэтого сквиба несколько успокаивает. Он принес весть, что Альбус ждет его в кабинете... 31 июля.. Только что отбыл Хогвартс экспресс.. Зачем понадобился зеледелец старику сейчас? Пробежка по коридорам лестницам и ступеням. Проход сквозь Гаргулью.В кабинете полно народа... С первого сентября в школу едет гарри Поттер.. Обреченность и боль сковали сердце..., Только теперь Снейп позволил себе расслабиться...
- Разумеется, милорд, я готов помочь вам во всем. Как вызнаете, все ментальные науки основываются на силе воли, умении ей управлятьи желании управлять волей других, восприятием или подсознанием. Я не скажу вам новость, что это настолько тонкий механизм, и настолько отлаженный, что малейшая помеха из вне может сломать все....В вашем случае с Потеером этих помех более чем достаточно. Начнемс сегодняшенго момента. Болезненные ощущения, - любая эмоция - это крах для ментальной практики, особенно если эмоция сильна и не  наиграна. , Снейп не отводил своих глаз от глаз собеседника. Взгляд примой и неотягощенный. - Боль сильнейшая из проявленных эмоций. Своего рода защитный механизм. Я подозреваю как и почему он срабатывает. Но вот как нам его избежать? Очень просто. Есть унивесальное средство - настойка сорвиголова с примесью солоновой травы. Средство не самое сильное, но самое сильное нам и не нужно. Оно сработает как транквилизатор и существенно снизит процентные показатели по практическому применению ментальной магии. Иными словами, оно ослабит вас, милорд. Почему именно его?  Солонова трава не только универсальное обезболивающее, но и своего рода катализатор при вхождение в предментальное состояние. Она с одной сторны помогает расслабиться. а с другой стороны не дает перейти ту грань, за которой боль начинает овладевать вами. Что касается сорвиголова, то он поможет вам стерпеть малую боль при первичном контакте и не потерять ясность цели от использования первого описанного компонента, ддиректор и лорд все еще не прекращали визуального противостояния.

Стекло меж нами, как лунный свет,
Но этой грани прочнее нет…
Так даль за нею светлым-светла.
Смотрю, не смею отойти от стекла…
Л.Дербенёв

Холодно. Ветер, сорвав капюшон, немилосердно треплет рыжие волосы, по щекам хлещет дождь, и кажется, что тучи над головой усмехаются с откровенным злорадством. Лили зябко кутается в тонкую мантию, пытаясь сохранить уходящее тепло, но очередной порыв ветра не даёт ей такой возможности.
Снова. Как год назад. И как ещё за год до этого.
Дождевые капли заливаются за воротник, колючий ветер царапает щёки, стирая злые слёзы. Будь проклят этот путь, которой вот уже без малого семнадцать лет она проходит, чтобы встретиться с человеком, ждущим её у зеркала Еиналеж.
Каждый год. Всегда в один и тот же день. Лили раздражает такое постоянство. Нетерпеливым движение она откидывает со лба налипшие мокрые волосы и встряхивает головой, желая избавиться от этих мыслей хотя бы до момента встречи.
Холод становится почти невыносимым, и молодая женщина привычно шепчет проклятия в адрес ненавистного ей человека.
Северус Снейп. Её друг, легко объяснивший все её «странности», поведавший о Хогвартсе и открывший удивительный мир магии. Она и сейчас помнит рассказы Северуса, такие образные и эмоциональные, его голос, чуть дрожащий от предвкушения в ожидании письма. А ещё лишь ему маленькая Лили жаловалась на свою старшую сестру, и он, пусть и в своей весьма своеобразной манере, немного сухо, утешал её.
Как бы она хотела помнить о нём только это, с какой бы радостью тогда спешила на эти встречи!
Но услужливая память тотчас подкидывает воспоминания иного рода: безумное увлечение Северуса темнейшими искусствами, отвратительные личности, с которыми он водил компанию, озлобленность и жестокость, желчные упрёки в её адрес и, наконец, сорвавшееся с губ оскорбительное «грязнокровка»…
Да, тем же вечером он на коленях просил у неё прощения. Опять.
Она его не простила.
Он её – тоже. Ни тогда, ни теперь.
И вот уже шестнадцать раз они встречаются у тонкой грани магического зеркала. Непрощённые. Друг другом и самими собой.
Наконец, дождь прекращается, да и конец пути уже близок – вот вдалеке видна знакомая беседка. Лили замедляет шаг, стремясь оттянуть момент встречи, но она бессильна противиться Зову, неведомой силой влекущему её вперёд.
Она закусывает губу, вновь малодушно желая никогда его больше не видеть, лелея давнюю мечту, что в следующем году он не придёт, но уже минутой позже искренно раскаивается в том, что подобные недостойные мысли пришли ей в голову.
Резким движением стряхнув с мантии капли и как будто отгоняя последние сомнения, женщина входит в беседку и замирает перед зеркалом – точной копией Еиналеж. Осторожно подходит ближе и заглядывает в него.
Там отражается тёмная комната, освещённая единственным чадящим факелом, неуютная, заваленная ненужным хламом и на первый взгляд кажущаяся пустой. Сердце Лили радостно ликует, но вот она замечает мужчину, стоящего в тени факела – это всё-таки он.
Северус подходит ближе, пристально вглядываясь в её лицо. Лили затрудняется расшифровать значение этого взгляда, а ведь когда-то она легко его читала. Но прошло слишком много времени, и она разучилась. Разучилась в тот самый миг, когда отказалась его простить. С той поры слизеринец стал для юной девушки ещё одной тайной Хогвартса, вот только разгадывать её совсем не хотелось.
Он делает ещё шаг, и его глаза выдают изумление с лёгким оттенком ужаса. Снова.
Молодая женщина поворачивается к окну беседки, чтобы разглядеть своё отражение. Всё как всегда – бледное худое лицо, синева под глазами, в которых ещё можно заметить отблеск отступившей лихорадки, потрёпанная мантия. Красавица – иначе не назовёшь! Лили усмехается и поворачивается к мужчине.
Северус по-прежнему не отрывает жадного взгляда от её лица. Секундное замешательство прошло, теперь выражение его глаз чуть смягчилось, хотя, быть может, это всего лишь причудливая игра света.
Он протягивает руку, его пальцы на мгновение замирают в воздухе, но затем касаются зеркальной поверхности в тщетной попытке дотянуться до волос молодой женщины. Лили не отступает, зная, что зеркало не даст ему такой возможности. Ей всё ещё холодно, и уже даже лёгкий озноб пробежал по спине. Женщина подносит ладони к губам и пробует дыханием согреть их – такая же тщетная попытка.
- Лили… – тихий шёпот. – Позволь мне… как когда-то…
Как когда-то… Непослушные замёрзшие губы трогает лёгкая улыбка, но Лили тотчас гасит её. Нельзя – она так решила в их самую первую встречу по разные стороны магического стекла.
Но воспоминания уже не остановишь. Когда они были детьми, Северус, обхватив ладонями её заиндевевшие пальцы, согревал их своим дыханием. Лили, смеясь, вырывалась, но мальчишка не отпускал её рук до тех пор, пока они не теплели. И потом долго изучающе разглядывал лицо хорошенькой рыжеволосой девочки.
Как же всё было просто, когда они были детьми!...
Ностальгические мысли прерываются его шёпотом:
- Лили… позволь… - хриплый голос едва заметно дрожит. – Я прошу, - долгая пауза. – Я умоляю тебя, Лили, - в голосе звучит отчаяние. – Тебе хочется видеть меня на коленях? – это уже вызов.
Молодая женщина в замешательстве. Каждый год она мёрзнет, а он просит разрешения коснуться её рук. Каждый год она отказывает ему, оставляя лишь возможность любоваться бестелесной тенью в зеркале. Но Северус настойчив и не намерен отступать, однако никогда прежде он не просил её об этом столь – Лили помедлила, подбирая слово – страстно.
И она решается. Очень медленно касается холодными пальцами волшебного стекла и проводит ладонью, словно гладит.
Его рука ложится на зеркальную поверхность по другую сторону.
Молодая женщина замечает, как кривятся губы Северуса, и слышит яростное:
- Чёртово стекло!
В его голосе наравне с отчаянием звучит столько детской обиды, что Лили невольно улыбается, припоминая ещё десятки случаев, когда слышала от него подобные интонации.
- Какой ты ещё мальчишка, - с невольной нежностью шепчет она.
Северус, конечно, ничего не слышит, но читает по губам, и глаза женщины встречают его неверящий взгляд.
В эту минуту что-то происходит – Лили ещё не понимает, что именно, но уже видит ошеломлённое лицо слизеринца.
Женщина ощущает, как подушечки пальцев начинает слегка покалывать, в них возникает тепло и осторожно струится по венам, словно опасаясь, что ему здесь не рады. Тёплая пелена охватывает грудь, легко касается щёк, ласковый ветер взбивает волосы.
Всё заканчивается в один миг. Лили ещё некоторое время прислушивается к ощущениям: ей наконец-то тепло. В душе воцаряется спокойствие, и она уже не находит перспективу общения с Северусом такой отталкивающей.
Молодая женщина дарит лёгкую улыбку своему собеседнику. Тот опять, в который раз за встречу, меняется в лице – теперь в его глазах неподдельное восхищение, от которого у Лили перехватывает дыхание. С таким благоговением на неё не смотрел даже Джеймс.
Несколько минут царит молчание.
Вдруг Северус резко дергается, как от удара, и быстрым движением достаёт из внутреннего кармана мантии часы.
Молодая женщина слышит сдавленное ругательство и непонимающе смотрит на слизеринца.
Но Северус понял её. Как всегда.
- Спасибо, - тихое слово срывается с его губ, и это последнее, что она слышит, прежде чем раздаётся стук захлопывающейся двери. Медленно развернувшись, молодая женщина направляется к выходу из беседки, как вдруг ловит своё отражение в окне и застывает. Она прекрасно знает, какой бледной тенью пришла на встречу – она всегда являлась Северусу именно такой. Но сейчас Лили вполне может объяснить ошеломлённое выражение лица слизеринца: она не думает, что когда-нибудь в жизни была так привлекательна. Настороженно разглядывая своё отражение, молодая женщина всё-таки приходит к выводу, что глаза ей не лгут.  Усмехнувшись странным метаморфозам, она продолжает свой путь, не обращая внимания на стремительно ухудшающуюся погоду: небо вновь мрачнеет, и на землю падают первые холодные капли, а ветер беззастенчиво развевает мантию. Но Лили сейчас не до капризов погоды. Она вновь припоминает встречу с Северусом и всё отчётливее ощущает непонятно откуда взявшееся беспокойство и крепнущую уверенность в том, что она что-то упустила.
С чего бы вдруг? Ведь всё было как обычно? Хорошо, поправляется она, почти как обычно.
Мысли молодой женщины вновь и вновь возвращаются к Северусу. Ещё толком не осознавая, что собирается сделать, Лили решает, наконец, простить его. Просто так. Просто потому, что странное тепло до сих пор ласково укутывает её, защищая от непогоды. Прошло и так слишком много времени, потраченного впустую: шестнадцать вечеров одиночества на двоих.
Всё, хватит! Наигрались в ненависть.
Она вновь научится улыбаться этому человеку, вернёт нежность своим глазам и позволит, наконец, ему коснуться своих волос, пусть даже если это будет лишь видимость прикосновения. Всё непременно будет… В следующий раз…
Медленно текут дни, и чем ближе встреча, тем чаще Лили задумывается, а не совершает ли она ошибку, решившись вновь подпустить Северуса так близко.
Остаются считанные недели, дни, часы… И вот молодая женщина, волнуясь, как никогда до этого момента, уже готова почувствовать, тянущую силу Зова человека, стоящего у зеркала.
Ничего. Лили прислушивается к себе – тишина. Не желая терять ни минуты, молодая женщина быстро накидывает мантию на плечи и торопится к далёкой беседке.
Мокрый снег, дождь, ветер… К чёрту всё! Запыхавшись, она подлетает к зеркалу и пристально вглядывается в отражение. Всё та же комната, только ещё более пыльная, чем год назад. Одинокий факел всё так же чадит и разбрасывает брызги отблесков на стены и потолок. Всё так же… Только нет его.
И напрасно Лили изучает каждый дюйм пространства – комната пуста. Она ждёт его прихода не час и не два. Она проводит у зеркала всю ночь и следующее утро. Он не придет. Давняя мечта сбылась.

Сегодня идет дождь, холодно и немного больно. Самую малость и каплю тебе больно, отчего - то даже хочется напиться. Прости, кажется память меня подводит, ведь сегодня для тебя важный день. Именно тот день.
Такие дни, к счастью, случаются не часто. Каюсь, за будничной суматохой я забываю об их наступлении. Но одного взгляда на него мне хватает, чтобы вспомнить – сегодня «такой день».
В такие дни ты обычно встаешь еще раньше, чем обычно. И я знаю, что тебя будят не очередные срочные зелья в лаборатории, а память. Память, растревоженная датой и плохими снами. И в такие дни ты ходишь туда, к этому зеркалу. К ее зеркалу.
А после, вне зависимости от времени года ты разжигаешь камин.
Я всегда обнаруживаю тебя в кресле у камина. Эту идеально прямую спину не согнули ни годы, проведенные над котлом, ни тяжесть потерь, ни военные ранения. О последних напоминает шрам, рассекающий шею, заползающий на грудь. Обычно ты прячешь его за ворохом одежды. И даже здесь, в этом кабинете, где редко бывает кто - то без твоего приглашения, ты обычно прячешь его.. Но в такие дни твоя черная рубашка расстегнута до середины груди. Длинные пальцы меланхолично вертят стакан с виски. И это не привычное Огневиски, которое многие, как и ты пьют для расслабления, нет. Это маггловский «Джек Дэниэлс». Безумно дорогой и безумно крепкий напиток. Если честно, я иногда очень хочу спросить тебя, откуда ты его взял? Где нашел, ты, который терпеть не может что - то маггловское? Но, увы, не могу.
И ты будешь цедить его весь вечер, но так и не захмелеешь. Потому что «такой день». И все будет по одному и тому же сценарию. Я даже сделаю вид, что не заметила влажных ресниц..
И почему - то в такие дни у тебя всегда ноют старые раны, даже если погода не менялась уже неделю. Ты переберешься в постель уже поздно ночью, призовешь зелье Сна Без Сновидений и через пятнадцать минут уже будешь спать. А мне останется лишь считать, сколько же таких дней осталось в этом году..
День смерти Лили Эванс.. да и все, пожалуй, всего два дня в году.
Иногда мне становится невыносимо больно смотреть на тебя, зная, что не в моих силах помочь тебе в этом, зная, что не в моих силах залечить твою душу. Мне жаль. Но, ты знаешь, я все еще верю, что однажды, найдется человек, который это сделает не хуже той, что ты до сих пор любишь.. И может тогда, ты перестанешь спешить, как сейчас, к зеркалу, чтобы иметь возможность видеть ту самую.. Сегодня ведь этот самый день..
- Здравствуйте, директор, - ты вздрагиваешь, поднимая голову на девушку, застывшую посреди коридора, насквозь промокшую девушку. Знал бы ты, как забавно наблюдать, за быстрой сменой эмоций на лице: от потерянности и горечи к недоумению, от него к неузнаванию, лишь потом к осознанию и безразличности. Ты не ожидал встретить кого - то в это время здесь. Не хотел.
Гулко бьют вдалеке часы.. В это время ты уже стоял у зеркала, будучи всегда пунктуальным, ты приходил в одно и то же время. А теперь.. ты опоздал, а поэтому, позволительно просто подавить вздох и придать голосу монотонную холодность. Теперь тебе спешить незачем..
- Простудитесь, мисс Дюмон, - ты на нее не смотришь, сейчас не хочется смотреть на человека, который очень многим напоминает ту, к которой ты уже опоздал.. А зря ты так, зря..

Время, когда мы не знали зеркал,
Когда не искали повод,
Когда мы не знали вопросов,
И не боялись света.
Когда в своих отражениях
Не искали чужие лица,
Не просили у неба пощады
От времени бегущего мимо…

Она умерла. Два слова, но они перевернули мою жизнь. Я жил ради нее. Ради взгляда ее ярко-зеленых глаз я был готов на все. Она просила, и я делал. Нет, он не играла мной, она просто не понимала, сколько для меня значит. Любила ли она меня? Не знаю, нет наверно. Но это не мешало мне любить ее. Я любил - целиком и без остатка. Я любил её голос, такой до боли знакомый, что я порой сходил с ума, не слыша его. Я любил ее фигуру - словно выточенную из самого дорого на свете дерева. Я любил ее волосы - любил прикасаться к ним, ощущать их шелковую поверхность каждой клеточкой кожи, любил чувствовать их запах - еле ощутимый аромат ванили и чего-то настолько родного и близкого, чего я не чувствовал даже в колыбели, окруженный чуткой любовью матери. Но больше всего я любил ее глаза, - сколько раз я смотрел в них и не мог оторваться. Я читал в них свою безграничную любовь - и в эти секунды даже Темный Лорд не отвлек бы меня. Они словно светились изнутри - тем волшебным светом, который содержал в себе больше магии, чем творилось в школе Хогвартс. Но сейчас эти глаза утратили свой неземной свет - из них ушла душа, они выглядели, словно окна дома, который всеми покинут.
От нее всегда пахло ванилью. От этого она мне казалась такой близкой и родной. Ведь аромат ванили, выпечки - запах дома, которого у меня никогда не было. Только она знала о том, что мои родители постоянно сорятся. Она не жалела меня, не говорила пустых слов утешения, когда я плакал из-за очередной ссоры, когда отец орал на мать, а я смотрел на это и ничего не мог поделать. Она просто улыбалась мне, и я уже не мог плакать. Все плохое забывалось, а я смотрел в ее глаза.
Она была рядом всегда, если не считать самого раннего детства. Мы познакомились еще до школы, но уже тогда она была прекрасна. Когда мы гуляли вместе, она рассказывала о себе, сестре и многом другом. А я старался рассмешить ее. Ее смех всегда прибавлял мне сил. Стоило мне вспомнить, как она смеется, чуть приоткрыв рот, а солнце играет и отражается в ее рыжих волосах, никакие дементоры мне были не страшны. Даже перед Темным Лордом я вспоминал ее смех, и становилось не так страшно.
Я закрываю глаза и вспоминаю твой смех. Чудесный, чарующий – уносящий вдаль, в те места, туда, где время не имеет значения… Туда, в волшебную страну, где ты жива – в ту страну, которой не существует. Волшебный и переливчатый, как пение птицы – простой английской птички, которая так дорога моему сердцу. У тебя замечательный смех, я тысячу раз говорил тебе это, а ты лишь отмахивалась. Но я повторюсь: у тебя замечательный смех, и ради того, что бы услышать его еще хотя бы раз я готов на все. Даже на перемещение во времени.
Потому что я люблю тебя.

Может быть это снится?
Может быть это сказка?
Я не бежал за солнцем,
Я просто любил и верил.
Ах, было же время,
Когда мы зеркал не знали,
Когда мы не знали вопросов
И не боялись света.
Мне не было не интересно
Искать в своей жизни цену,
Пока мне не показали в зеркале отражение…

Ты знаешь, моя милая, каково это, обрести тебя вновь в отражение зеркале?
Я не думал, что так бывает. За все прошедшие годы я успел привыкнуть, и смириться, и начать верить в то, что можно заменить счастье скоротечными удовольствиями. Я считал, что все так, как и должно быть, и я не вправе рассчитывать на большее. Ты – то, во что я перестал верить, чего не заслуживал и чего у меня никогда не должно было быть. А я ведь уже тебя потерял..
Ты все такая же прекрасная, как и была. Я не перестаю тобой восхищаться: твои волосы все также прекрасны, а глаза сияют даже ярче.. Только вот даже теперь ты так и не простила меня, ты холодна. А еще, наверное, мое сердце пожелало, чтобы ты мерзла и дала мне возможность согреть тебя.. Прости ему его малодушие, Лили, прости и позволь мне согреть твои руки, как тогда, в далеком детстве. Прошу тебя. Ты же не хочешь увидеть меня на коленях? Я ведь встану, ты знаешь..
Моя милая, скажи, почему меня гложит чувство о том, что я больше тебя не увижу, что эта наша встреча в последний раз? Я так не хочу, Лили, не могу потерять тебя еще раз. Мне все равно: всего лишь моя фантазия, отраженная в гладкой поверхности стекла, а может фантом..
Я подарю тебе весь мир, только бы ты также улыбалась.. Только бы улыбалась.

Говорят, человек привыкает к чему угодно.
Еще несколько лет назад я не мог бы себе представить, что привыкну жить без тебя. Но я привык. Нет, я не забыл тебя за эти месяцы и не забыл бы никогда. Я нуждался в тебе и сходил с ума от отчаяния и одиночества – еще сегодня утром ничуть не меньше, чем неделю или месяц назад. Просто… за прошедшее время это успело стать нормой моей жизни, я начинал забывать, что когда-то было по-другому. Что когда-то я был счастлив.. Или.. я уже забыл..
- Да нет, я вообще редко болею. Что-то случилось? Может быть я могу... - помочь? Глупая девочка, чем ты мне можешь помочь? Быть может ты умеешь воскрешать мертвых? Ты себе помоги для начала, девочка, вон как дрожишь. Смешная. Пытаешься вызвать у меня реакцию своим задорным тоном? Как интересно, неужели тебя никто не посвятил, что в жизнь директора лезть не стоит ради своего самосохранения, что он попросту туда не пускает, ибо его мир - хрупкая иллюзия, фантом, там нет ничего, кроме пустоты и боли, и ты, проникнув туда просто задохнешься? Ну что же, я сам помогу тебе это узнать, пускай станет уроком.
- Вы очень мне поможете, если выпьете Перечного зелья и уберетесь с продуваемого места, - сухо, холодно и отстраненно замечаешь ты, блуждая невидящим взглядом по стенам, и наконец натыкаясь на нее саму. А она ведь похожа.. Больно. Снова отводишь взгляд, незачем кому - то там знать о твоем нынешнем состоянии. Интересно, долго ли она собирается стоять и смотреть? Шла бы уже, тебе ведь директорский долг попросту не позволяет уйти, не убедившись, что новая практикантка вспомнила о своем здоровье и поспешила лечиться, пока тебе не пришлось бы искать ей на ближайшие пару дней замену на уроки.

Он нередко хотел, но не решался спросить директора, каково тому было почти ежедневно в течение трёх месяцев блуждать по его сознанию, памяти, мыслям, пока он валялся в невменяемом состоянии в Св. Мунго. И как директор после этого может смотреть на него без отвращения? Самому Снейпу его память напоминала клоаку. Ночные хожденияпо коридорам декана Слизерина по Хогвартсу объяснялись просто. Снейп доводил себя до того состояния, когда начинал уже засыпать на ходу, только тогда он возвращался к себе и, падая на кровать, буквально отключался. В противном случае, его ожидала бессонная ночь, заполненная кошмарами наяву.
Днём было сносно: работа не оставляла времени для посторонних мыслей. До Снейпа иногда доходили слухи, что некоторые ученики (особенно с Гриффиндора и Хаффлпаффа) свято были убеждены, что профессор зельеварения ставит оценки за письменные работы наобум и даже их не читает. Они были бы очень удивлены, если бы узнали, насколько внимательно он вчитывается в их бредовые сочинения и как он любит их читать, потому что мелькающие перед мысленным взором детские каракули спасали его от бесконечного пролистывания в памяти самых отвратительных трудов по Тёмной магии. Можно было бы, конечно, применить Обливиэйт, но Снейп всегда панически боялся этого заклятия.
Многократное применение к нему легилименции со стороны Дамблдора сделало их эмоциональную связь настолько сильной, что порой, даже отделённый от Подземелий сотнями футов каменных стен, коридоров и комнат, директор чувствовал, если Снейп оказывался на грани срыва. Дамблдор вызывал бывшего ученика к себе в кабинет. Иногда Снейпа ждала долгая нудная лекция о смысле жизни, во время которой Снейп нередко доходил до точки кипения, и директор лишался какого-нибудь хрупкого прибора, разлетавшегося на куски в самый неподходящий момент. Впрочем, постепенно таких вспышек становилось всё меньше. Чаще Дамблдор расспрашивал Снейпа о том, как идёт работа над волчегонным зельем, обсуждал возникшие проблемы, давал советы, поил кофе (сам, тем не менее, пил только чай). Бывало, что Снейп сам заходил к Дамблдору, хотя это случалось редко. Они просто беседовали, директор начинал что-то вспоминать из времён молодости (в сущности, Северус практически ничего не знал о своём учителе, как о человеке).
Много лет Снейп жил и работал в Хогвартсе. Альбус Дамблдор был центром его мыслей, постоянным раздражителем, субъектом приложения чувств, которые ещё в нём остались. Снейп ненавидел Дамблдора — за то, что тот не поверил сообщению о предательстве Блэка, что не сумел защитить Лили, хотя обещал это с видом Господа бога, за то, что не дал умереть. Снейп был благодарен директору за возможность жить, за возвращённый рассудок. Он готов был взвалить на себя любую непосильную ношу в благодарность за то, что директор не позволил, чтобы он до конца дней влачил в Мунго полурастительное существование. Он знал, что, если потребуется, директор пожертвует им в борьбе с Вольдемортом, как разменной фигурой в сложной шахматной партии, и это было справедливо. Снейп любил Дамблдора — не могущественного главу Визенгамота, выдающегося трансфигуратора и алхимика — Снейп любил одинокого, порой излишне категоричного, упрямого, чудаковатого старика. Порой ему казалось, что только он один замечает, как на лице Дамблдора появляются новые морщины, как волосы ещё больше белеют и истончаются, как в глазах всё чаще читается усталость. Дряхлая телесная оболочка становилась всё более неприспособленной для мага, уже многие годы находящегося на пике силы.
Порой Снейп смотрел на Дамблдора, и его охватывала давящая грусть: ему хотелось услышать всё ещё звучный, но уже отдающий лёгкой хрипотцой голос, говорящий «Северус, мой мальчик», высказать всё, что наболело. Хотя это было бы глупо, потому что Альбус Дамблдор и так всё всегда знал.
Северус шел, ступая холодными подошвами на свежий снег. Оставляя след за следом, он шел не оглядываясь, пряча руки в карманах. Черные, как сажа, волосы покрылись маленькими снежинками. Они были очень малы, крохотны, но в них можно было разглядеть неописуемой красоты узоры. Опустив голову, мужчина тяжело вздыхал про себя. Съежившись от холода, он спрятал подбородок и губы в воротник своего плаща. Его глаза ничем не отличались от падающего снега - такие же холодные, бездушные, они не поднимались на прохожих, на предметы, возникавшие на пути. Подул легкий ветер и сдул несколько снежинок с его ресниц. Рядом шел Рабастан, коллега, его, так сказать, друг. Говорить о приказах Лорда с ним было несколько неприятно, постоянно хотелось заставить его замолчать, только бы не упоминал его.. Настроение портилось с неимоверной скоростью, сейчас хотелось либо напиться, либо застрелиться, либо застрелить..
Краем глаза, Снейп заметил две женские фигурки. Школьницы? Как интересно. И что школьницы забыли в такое время здесь? И, кажется, решили еще и по шпионить..
- Заметил уже хвост? - одними губами, мрачно прошелестел ты, даже не стараясь скрыть свое отвратительное настроение - Что будем делать?
Больше всего ему сейчас хотелось пристукнуть этих двоих.. Но, увы, делать это категорически нельзя..

Со временем ты начинаешь понимать, что страх – это единственное состояние, над которым ты полностью не подвластен, который смеет диктовать тебе свои условия на властных тонах, ну и что, что твоя строптивая душа совсем его не слушает, ну и что, что ты стараешься убеждать себя «всё хорошо, всё в порядке», сам знаешь, что это не так; по инерции заглядываешь мыслями наперёд, угадывая в очертаниях коридора жутких чудовищ, которых ты так боялся в детстве, жутко-страшно и невозможно дышать. То ускоряешь шаг, то замедляешь его, крадёшься, постоянно оглядываясь, удивляясь, что делает с тобой и людьми страх, как он правит балом и миром. «Париж глазами мертвеца уныл и сер», перебираешь в памяти витиеватые строчки, ничего не значащие в совокупности своих данных, но по отдельности каждое слово имеет чудовищный вес, который ты несёшь на своей спине крестом – удивительное открытие, ты никогда ещё не думал над тем, что слова могут что-то весить, а говорили раньше, что нельзя думать материальными величинами, а оказывается, что – только заоблачными, ты скучаешь по чистому небу, под которым не страшно/страха ещё больше, запутываешься в себе, как в клубке шерсти – какой на этот раз? Зелёной, синей, белой? Чернила, разбрызганные по твоим венам вместе с кровью, воздействуют на тебя в негативную сторону, ты нервно смеёшься, нервно отпускаешь пошлости, представляя себя в толпе народа, отчего стало ещё более страшно, отчего стало смешно и тупо, лишаешься последних мозгов, обретая вместе с тем шанс на вечную жизнь в развалившемся теле. Остановись. Ты зашёл слишком далеко, тормозишь, опираясь на стену, смотря пустым взглядом на портреты – ты чего, ведь всё начиналось хорошо, не поддавайся страху, а? Говоришь это себе ещё и ещё раз, наверное, ты совсем безумец, все давно это заметили, не раз тебе указывали – а ты беззаботно смеялся над ними, над собой, над всем. Ты странный, Эдри, когда тебе говорят что-то плохое – ты сатирически/гомерически хохочешь, тебе совсем не обидно, но очень смешно, ведь ты такой плохой, ах, ты вновь рассмеялся; гул смеха раскатывается тяжёлыми валами пены и воды по коридору, ударяясь об стенки с грохотом, возвращаясь к тебе с тихим шелестом прибоя, почему бы не сходить на озеро? Замечаешь, что начинаешь мёрзнуть, пытаешься закутаться в рубашку из-за всех сил – боги, снежный, где ты успел её так порвать? – но тебе не хватает тепла, убыстряешь шаг, вспоминая, что в детстве говорили, что нужно побегать, но от этого гораздо холоднее – встречный потоки воздуха разрушают все иллюзии, ты бегаешь, чтобы стало прохладнее, но задыхаешься на полушаге. Закрыв глаза, чертишь на веках узоры кончиками пальцев, рисуя перед внутреннем зрением всех чудовищ, что преследовали тебя в детстве – трупы, чуть светящиеся голубым светом, этот свет их окружал, как ореол, над головами всегда были нимбы, но не было ни намёка на святость; клубки тьмы, очень похожие на шерстяные, но в три раза больше, страшные-страшные и обязательно кушающие свет и глаза детей; Нечто, которое ты никогда не видел, которое просто было и всё, тебя в этом не переубедить до сих пор, ведь необязательно существует только то, что мы видим, так? Встряхиваешь головой, запускаешь руки в волосы, стряхивая с себя остаток кошмаров, плохих снов, поднимаешься и идёшь, чуть быстрее, чем раньше. Поворот, поворот, прямо, поворот, угол, ушиб, прямо, поворот – выныриваешь всегда как тень, привычка держаться в тени даже от факелов, наталкиваешься на что-то – или наталкиваются на тебя? – замираешь. Смотришь на эту фигуру, угадывая в ней очертания парня, очертания слизеринца с гордым профилем, перебираешь все варианты имён на губах беззвучным шелестом, смотришь внимательно и пронзительно, таким взглядом обычно смотрят, когда хотят увидеть всю душу сразу, ты тоже хочешь, признай.
– Нотт? Нотт, - полуспрашиваешь-полуутверждаешь, в тебе есть уверенность в знакомом лице, но нет уверенности, что ты прав и на этот раз, ты редко бываешь прав, разве не так? Улыбаешься кончиками губ, выходя на освещённый круг, притягивая кончиками пальцев – невесомо, смущённо – его туда же, склоняя голову на бок, по новой привычке протягивая ещё раз его фамилию, бесконечная «о», почти не дышишь рядом с кем-то, рядом с ним – не исключение, страхи ещё не отступили полностью. Ты пытаешься думать о Нотте, о том, кто он такой – на ум и разум приходят лишь воспоминания из детских лет, когда вы были очень маленькие и даже немного дружные, не то, что сейчас, чёрт разбери что, незаметно пытаешься наблюдать его жесты, анализировать, складывать в бесконечное множество иррациональности. Здравым смыслом смотришь и на мантию, кляня себя как последнего дурака, идиота со всех в мире букв, бездумно фырчишь, дрожа от холода, неслышный перестук зубами. Тепла бы, тепла.

icq - 577730531
qip.ru - heartsautumn
mail.ru - tibeg_me
skype - an_mart_bezymnyi
oovoo - anmartbezymnyi
vkontakte - onni_kote